Нечего сказать.

Он побывал в металловедческой лаборатории, где подобрали металл для «16-30», часов около пяти позвонил в гараж, узнал, что машина из Москвы вернулась, дочку его привезли и все в порядке. Как хотелось думать, что Леночка начала успокаиваться и все в самом деле в порядке!
«Нечего сказать, вовремя я с Иваном на прошлой неделе о Севере заговорил!» Ордынский даже поежился и крупно выругался про себя, что в послевоенные времена случалось с ним до крайности редко.
«Не хватало еще, чтоб вся эта бестолочь внесла какую-то неловкость в нашу дружбу», — с досадой подумал он, идя в партком.
Иван Васильевич в этот день на свободе проверял работу ремонтных групп. Для «16-30» готовили «зеленую улицу». Когда пришел Ордынский, он был у себя один.
Андрей Константинович уселся на диване, закурил. Шевелов привычно подставил ему пепельницу на клеенчатый валик.
Последние дни они не виделись.
— Что-то мешки у тебя под глазами? —спросил Ордынский.
— Сердце чуток поджало.

Снова услышав имя.

Зазвонил телефон. Леночка усмехнулась и сама же покачала головой — ведь совершенно нечего ждать, а все думается.
К ее удивлению, звонил Сережа Маленький. Он с Леночкой не то что перезваниваться, разговаривать не особенно решался.
Сережа прямо сказал, что звонит по очень важному делу. У Шевеловых не отвечают, а помочь могут только Лена и Игорь, потому что у них отцы.
Снова услышав имя, причинявшее боль, Леночка успела раздраженно подумать, что отцы — у всех, но Сережа, боясь, как бы его не прервали, торопился говорить. Леночка насторожилась и больше не вспоминала об Игоре.
Городок был невелик. Весть о скандале на главной улице как в том месте, где лазарет разнеслась быстро. Сереже во всех подробностях рассказала о происшествии его сестра, которая работала официанткой в ресторане.
— Между прочим, некоторые треплются, что Воскобойников, наверно, напился, — голос Сережи от возмущения окреп. — Так вот я вам   ответственно  говорю,   что   он не пил. Сестра там рядом стояла, а уж она понимает. Вы, товарищ Ордынская, и про эту частушку" директору скажите. Петя же за честь завода вступился. Вы так прямо и скажите!
Леночка поглядела на себя в зеркало, пригладила волосы, взяла пропуск и побежала на завод.
У Ордынского день прошел спокойно.

Говорит, факт возмутительный.

Говорит, факт возмутительный. Ну что ж! Я сам понимаю, что возмутительный. У нас в семье никто от ответа не бегал.
— Подожди ты про ответ, Федор Семеныч, — уверенно сказал Шевелов, берясь за трубку. —За Петра продолжаю ручаться, как за себя. Тут что-то не так.
Открылась дверь, и вошла Леночка. Ордынский удивился ее появлению больше всех. Удивился, но не обрадовался. Семейные дела с заводскими он не путал, а комсорга техотдела никто не вызывал.
— В чем дело, Леночка? — спросил он.
Так уж повелось, все на заводе называли ее только уменьшительным именем, но у Андрея Константиновича оно прозвучало сейчас не особенно ласково.
— А я не к тебе, — ответила она. — Як вам, Иван Васильевич. Вы знаете, что произошло с Воскобойниковым?
Федор Семенович чуть не вздрагивал всякий раз, как произносилась его фамилия.
— Мы всё знаем, Леночка, — спокойно сказал Шевелов.— Петр в милиции. Я сейчас собираюсь туда звонить.

Позвонили.

«Знает», — решил Ордынский, глядя на удрученное лицо друга. Ему даже смешно стало, как он мог допустить, что между ними в силах возникнуть какая-то неловкость.
Позвонили. Ордынский потянулся и первым взял трубку. Лицо его прояснилось.
— Нет, Федор Семеныч, это я, Ордынский. Да. Богатым буду. Заходи, конечно, заходи! Здесь хозяин.
— Ванюша, старик Воскобойников чего-то хочет,— сказал он.
Пришел Воскобойников. На нем лица не было. Сразу стало видно, какой он маленький и старый.
— Что случилось, Федор Семеныч?—в один голос спросили Ордынский и Шевелов.
Воскобойников поглядел опухшими от бессонной ночи глазами на директора, на секретаря.
— Может, у тебя секретное дело? — ничего не понимая, но всячески пытаясь облегчить старику какую-то трудность, спросил Ордынский. — Так я уйду.
— Да какой секрет, — сказал Воскобойников. — Уж весь поселок знает. Вчера Петр в город поехал. В горкоме на беседе должен был быть. Так вот… В милиции он. И пятнадцать суток дадут. Коли не больше. За драку.
— Что-о? — поморщившись и, как глухой, приставив ладонь к уху, переспросил Шевелов. — Этого не может быть!
— Вот и я думал, что не может быть, — печально согласился Воскобойников. — Ан вышло. Там сидит. Попросил, позвонили. Да и ребята уж знают.
— Это бред какой-то, путаница! — сказал Шевелов решительно. — Я сам ему рекомендацию в партию давал.
— Встретил Захряпина, — продолжал Воскобойников. — Говорит, последствия разболтанности, пьянства.

Тогда он вообще начал понимать.

Леночка пыталась собраться с мыслями. В самом деле, что же может ее тревожить в этих нескольких строчках? Неужели она все-таки еще на что-то надеялась, а два имени, соединенные газетой, убили последнюю маленькую надежду?
Ордынский осекся, увидев лицо дочери. Поглядел в умоляющие глаза и понял, что она просит его не расспрашивать.
Тогда он вообще начал понимать. Ее молчаливость последних дней, и странное нежелание ходить к Шевеловым, и отважное участие этого паренька, который, поступившись стеснением, с утра явился сюда. Напрягши память — а у него была цепкая память на лица, — Андрей Константинович ясно представил себе Вишневскую. «Эх, Леночка, колобок ты мой родной. . .»
Леночка свернула газету, положила ее обратно на стул. Она сказала, телефонный звонок что о Вишневской мог написать и Шевелов, она не видит в этом ничего зазорного.
— Ну, ты не видишь, а я вижу, — с непоколебимой любовью к справедливости возразил Яша. — Это неэтично, О ней он не должен был писать.
— Яша! — почти вскрикнула Леночка. — Не будем вмешиваться в личную жизнь.
— Вот это номер!— забыв о стеснении, возмутился Яша. —А как же тогда обмениваться жизненным опытом? Как благотворно влиять друг на друга? Ты отрываешь личную жизнь от общественной. Нет уж, если неэтично, мы будем вмешиваться и в личную жизнь!